В предыдущем посте писала, что Ренессанс как социокультурное явление не имел отношения к реальной античности, а скорее к квазиантичности, адаптированной для собственных нужд. Я придумал тебя, придумал тебя от нечего делать во время дождя:) А теперь—как это работало на практике: основные тезисы Ренессанса vs их античный “эквивалент”.
Средневековый мыслитель на пороге Возрождения осознает ключевую для развития цивилизации мысль “я отличаюсь”, как мальчик внезапно понимает, для чего нужны девочки, и носится с этим открытием примерно с тем же энтузиазмом. И разумеется, разумеется, мы это придумали не сами, вот был золотой век, и деревья были большими, и люди—разными; вот для нас лекало для кройки и шитья собственной жизни и всей цивилизации заодно.
Что поэтому поводу думают греки? В общем-то, если взять “Илиаду” (троянский царевич Парис наставил рога ахейскому Менелаю, и похищение ахейской барышни спровоцировало многолетнюю войну), то из нее мы можем вычитать названия всех кораблей, на которых шли греки (2 страницы драйва), упряжь боевых коней в колесницах во всех подробностях, доспехи и награбленное с точным перечислением, но нигде мы так и не встретим описания, как выглядела собственно виновница торжества—Елена. А заодно и остальная дюжина центральных персонажей эпоса: в тексте Аякс отличается от Ахиллеса только тем, что у одного—крутой щит, а у второго—магическая броня плюс дорогие харизматичные доспехи.
На греческих вазах и скульптуре мы отличаем героев только исходя из атрибутики и сюжета, который они иллюстрируют. С богами кстати та же беда: у египтян хоть у богов головы сплошь звериные, не перепутаешь, а тут поди разберись. Так, с луком—значит Артемида, в полном боевом доспехе—Афина, со змеями и максимально голышом—Афродита. Как-то так:) На фейс и фигуру что прекраснейшая, что мудрейшая, что лолиточка—один хрен. Персонажи-мужчины любой степени крутости также отличаются в основном доспехами, оружием и наличием/отсутствием бороды (почему—я писала тут). А если вдруг мы изображаем жанровую сценку, а не миф, то персонажи и вовсе получаются методом копипаста:)
Римские императоры стали более-менее отличаться на рожу где-то со времен Нерона (10 век до н.э.); а то, что и мы, и деятели Ренессанса привыкли считать античностью, было как минимум на пару-тройку сотен веков пораньше:) Каковы “на дизайн” греческие и тем более египетские деятели (4—2 тысячелетие до н.э.)—еще больший вопрос: любое изображение приводится к некому стандарту до такой степени, что современному гламуру и не снилось. И это при условии, что само по себе изображение реального человека и современника—в общем-то очень редкое явление в античном искусстве, мы как-то больше по предкам и богам специализируемся.
И не то, чтобы античные ребята были не в курсе, что люди разные (императоры и боги—тем более), просто для них это было несущественно: значение имеет только магическая и статусная составляющая изображения. Одна и та же традиционная рожа, плюс предметы культа, ну и золота побольше, побольше. В этом смысле “проклятые паписты” гораздо ближе к “золотому веку”, чем все революционеры Возрождения, вместе взятые.
Но даже если не брать жертвоприношения, с философской точки зрения основная задача античного человека—не жить и самореализовываться, а правильно умереть, тем самым умножив удачу и силу своего рода. Любая религия начинается с кладбища—почитания предков. Правильно умереть а) статусный мужчина может только своей смертью в окружении своих атрибутов (как пример—пирамиды; золото вообще магический металл в европейской культуре), б) маргинальный мужчина может умереть только в бою. И хоронить их будут совершенно по-разному. Смотри не перепутай, Кутузов: испортишь карму, и боги проклянут твой род. Культура возникает как способ сопроводить ритуалы умирания и похорон плюс исправить, если что-то где-то в процессе пошло не так.
Зачем, к примеру, Ахилл над могилой Патрокла проводит Олимпийские игры? История такая: Ахиллес, лучший греческий воин, дюже обижается на Агамемнона (верховного главнокомандующего греков) и посылает всю эту Троянскую войну к чертям собачьим. Боевой дух ахейского войска, разумеется, падает, как следствие—греков здорово теснят троянцы. Тогда Патрокл, друг и любовник Ахилла, надевает ахиллесовы доспехи, идет в бой и, разумеется, умирает. Ахилл сначала громко плачет по любимому, а потом устраивает Олимпийские игры. Смысл?
А все просто. Патрокл умер, как и полагается воину—в бою, т.е. теоретически его смерть—плюс в карму всему греческому войску. Однако умер он “неправильно”, не сам лично, а как бы за Ахилла, и то, что должно было умножиться, в античном сознании поделится на ту же величину, т.е. здорово испортит удачу греков. Сам Патрокл, как неправильно умерший, тоже покоя не найдет и в сонм героев на том свете не вступит. Плюс “энергия смерти” Патрокла как бы бесхозная (потомков у него нет), а свободно гуляющий мощный энергетический заряд может натворить таких дел, что сожжение троянцами греческого лагеря детским лепетом покажется:)
Из-за этого Ахилл так и рыдает. Умри Патрокл как положено—в раю свиделись бы:) Задача Ахилла теперь—очистить карму Патрокла раз и “приютить” ее—два. Поэтому наш герой, вместо того, чтобы спасать летящий в тартарары греческий фронт, устраивает Олимпийские игры, а греческие мужи, бросая, казалось бы, первоочередную задачу—воевать, вовсю сосредотачиваются на спорте. Мы получаем ритуальную войну вместо реальной, как будто переписывая историю, и карма Патрокла, очищаясь, распределяется между победителями состязаний. Троянцы, что характерно, все понимают (у самих периодически те же проблемы), так что не только не пользуются моментом, но и заключают перемирие на время игр. Итог—сплошное беспросветное счастье, теперь можно воевать дальше, и о любимом Патрокле, из-за которого весь сыр-бор, Ахиллес больше и не вспомнит.
Так что Олимпийские игры—это не про мир, труд, май, как мы привыкли считать, а про правильную смерть. Поскреби любого грека—получишь его предка; любые значимые культурные явления античности—как раз про максимально правильную смерть и ее пышное празднование. Системообразующие античные мифы—также про умирание богов, см. краткое содержание предыдущих серий в моем жж:) Древние греки пришли бы в ужас (как пришли в ужас “проклятые паписты”), если бы услышали, что земная жизнь—это не подготовка к смерти, а ценность и вещь в себе.
Ага, конечно,—отвечают люди античности, у которых в искусстве не было ни одного неповторенного сюжета. В смысле вообще. Любой литературный памятник, типа “Илиады”, получился от многократного устного повторения сказителями одного и того же мифа, с одним и тем же набором эпитетов и сюжетных ответвлений, в одних и тех же условиях (время года, социальная ситуация и т.п.) Спустя полтысячелетия записали, конечно, и пришлось придумать слепого Гомера. Но это в общем-то не помешает следующим античным сказителям рассказывать абсолютно то же самое, в тех же выражениях уже под своим авторством. Кто говорит “плагиат”—я говорю “традиция”:)
То есть календарь и часы придумали для того, чтобы точно знать, когда повторить какой-то конкретный культурный ритуал. Мифологическое сознание свихнулось на цикличности. Любое античное изображение—иллюстрация к уже известному сюжету, причем в той манере и с теми атрибутами, как это было принято, начиная с царя гороха. То есть если мы тыщу лет кряду рисуем Артемиду с луком и животными, то и продолжим рисовать ее с луком и животными, иначе просто никто не поймет, что это Артемида. И если мы ее все время рисуем к примеру либо в процессе стрельбы, либо в процессе купания, то упаси боже (любой:) нам ее нарисовать как-то иначе, к примеру, восседающей на троне или спящей. И она расстроится, и никто не догадается, о чем речь, а угадывание—это суть диалога художника и зрителя. Так что фараоны—это специальные парни с полосатой тряпочкой на голове, боги на картинках существуют только в конкретной комбинации, позах и с конкретными спутниками. Набор сюжетов и художественных средств античности настолько узок, что “проклятой папской цензуре” и не снилось. Просто это другой тип цензуры, так что художники Возрождения, увидев голых баб на картинках, спроецировали на себя и пришли к выводу, что грекам было можно все:)
По сути любое произведение искусства античности—это либо религиозное сказание, либо икона—кадр из жизни богов и героев (т.е. грубо говоря античных святых). Функционально и социально “Библия для неграмотных”—росписи и скульптуры в средневековых храмах—ничем не отличаются от фресок в храмах древнеегипетских: и там, и там иллюстрируется повествование, всем уже давно известное и имеющее религиозное значение. Сюжет не должен быть захватывающим и детективным—он должен быть знакомым.
Вот тут меня могут поправить: мол, на тех же греческих вазах порой можно найти в разной степени неприличные жанровые зарисовки не про богов, вот она, демократичность-то! В общем, заковырка как раз в формулировке. Тематика “демократичных” ваз жестко ограничена: секс, пьянки, рабы. “Нормальных” людей в “нормальной” ситуации на таких картинках не встретишь. Аналогично и в Средневековье на каждый труд Августина найдется по “Декамерону” Бокаччо. Смысл тут не в демократичности, а наоборот—в элитарности искусства: в обоих случаях жречество сквозь пальцы смотрит на “грубое” народное творчество и в целом на “карнавальную” эстетику, противопоставляя этому “настоящее” искусство: и пар выпускается, и на контрасте играть удобнее. Изгаляйтесь как угодно, пока помните о том, что это—”низкий штиль” и вульгарная латынь, и не претендуйте на системообразующую роль в искусстве. Это принципиально важный момент. Грубо говоря, художники Возрождения боролись не за право рисовать голую бабу (оно у них в целом и так было), а за право рисовать ее и объявлять, что это красиво, художественно и одухотворенно.
Первое. Никогда не было мудрых египтян, возвышенных эллинов и развратных римлян. Все представители сверхдержав древности думали принципиально иначе, чем мы, потому и оценивать их нашими категориями так же смешно, как смешно мерить длину килограммами. С другими эпохами это тоже работает, хоть и в меньшей степени: мы не понимаем ровно половину из “Евгения Онегина” (хотя вроде бы все было недавно), включая и центральный сюжет, без дополнительных сносок и примечаний. Учителя, которые этих сносок не читали, вещают в школе всякую ерунду. Например, что Онегин на селе от скуки регулярно занимался убийством мух (а “мух давить” значило пить коньяк, без остановки, но очень маленькими рюмочками). В случае с античностью временной разбег—это не века, а тысячелетия, так что индекс ерунды зачастую существенно зашкаливает.
Второе. Я ни в коем случае не пытаюсь сказать, что античность—это “некрасиво”. Это очень красиво, просто я не люблю сладенькую квазиантичность, которую сейчас стремятся запихать везде и всюду от разговоров до интерьеров. Временами получается очень смешно. Особенно радует египет-стайл, представленный в основном статуями Анубиса в спальнях. Вообще-то волкомужик был жутким и хтоничным богом смерти, так что пирамиды—т.е. могилы—все ими уставлены, но для египтян это ни разу не было поводом такую страхолюдину в дом тащить, скорее наоборот. Но вот наши дизайнеры считают иначе и делают нью-египетское жилище по образу и подобию могилы, да еще и деньги за это получают:)
Третье. В последнее время обострились всякие оккультные тенденции в обществе: литературы и образовательного “кина” на эту тему—под каждым забором скосишь стог. Мы живем среди призраков древнего мира, вернее, неграмотных передергиваний о древнем мире. Хрен с ним, что персы из “Трехсот спартанцев” похожи на гоблинов из “Властелина колец”—ради зрелищности можно все, но вот волшебные пирамиды и пояса по полтиннику за пучок, школы магии или рассуждения на тему “алхимия и ее роль в жизни” достали изрядно. Еще хуже, когда все это слепляется в единую концепцию, прямо как в песне, из того, что было. Подумаешь, у Дэна Брауна тамплиеры немножко перепутаны с розенкрейцерами, ну что для вечности пара-тройка веков. Главное—концепция. Созвездие Девы очень похоже на распятие и на чашу Грааля одновременно, если исключить пару-тройку звезд: тут главное верно запомнить, какие звезды исключать, иначе ничего не выйдет. И так далее. Мой любимый Умберто Эко даже придумал отличный термин для таких аффтаров—одержимцы.
Вся эта оккультная белиберда существует исключительно от неграмотности и передергиваний. Египтяне не знали колеса и построили огромные пирамиды в пустыне—действительно, удивительно. Полюбому без магии или инопланетян не обошлось. Так вот, господа одержимцы, поездите по барханам на своем седане—все поймете. У египтян не было колеса, потому что они ездили про пустыне на санях—так гораздо удобнее. За пределами Египта, у завоеванных народов, египтяне колесо на телегах видели, и не раз—просто им оно как-то в хозяйстве не пригодилось. Так что логистический вопрос решен, а строительный без проблем решается тысячами рабов, используемых в качестве расходного материала. Питер вон тоже строили по адидасовскому принципу “невозможное—возможно”, и ничего, как-то без инопланетян, своими крепостными обошлись.
Четвертое. Я уже говорила, что Средневековье и Возрождение—штука длинная, так вот античность еще длинней. Можно и даже нужно говорить о неких системообразующих тенденциях, но аккуратно и с оговорками. Иначе опять же придется выкидывать звезды. Один и тот же миф может жить тысячелетие и обрастать новыми деталями и смыслами. Богиня с одним и тем же именем может выполнять в разной местности разную роль. Одна и та же тенденция будет слабеть ближе к нулю—Рождеству—и усиливаться по мере углубления в “отрицательную” историю—до н.э. Потому что мифология, как и история, тоже существует не в одном-единственном варианте:)
Индивидуальность как идея: про Елену Прекрасную, Лолиту и папистов.
“Культ личности” (артистической, как правило:) и свобода воли в противоположность тоталитарному папизму, интеллект и творческое начало, самовыражение—Ренессанс поставил эти понятия во главу угла. Когда паписты учат “будьте одинаковыми”, гордыня—грех, красота—тлен, и свой путь должно проходить в молчании и смирении, титаны Возрождения говорят: “Посмотрите на эллинов, индивидуальность—это неотъемлемое свойство личности, ключ к счастью и золотому веку”. Кто-то за эту свою индивидуальность сидит, как Галилей, кто-то красиво горит, как Бруно, кого-то отлучают от церкви, как Джотто (что со средневековой точки зрения—изощренное магическое убийство). Ну Джотто в общем-то сам виноват, нечего Добродетель Смирения на куполе храма со шлюхи писать, “но эти два парня пострадали ни за что”:)Средневековый мыслитель на пороге Возрождения осознает ключевую для развития цивилизации мысль “я отличаюсь”, как мальчик внезапно понимает, для чего нужны девочки, и носится с этим открытием примерно с тем же энтузиазмом. И разумеется, разумеется, мы это придумали не сами, вот был золотой век, и деревья были большими, и люди—разными; вот для нас лекало для кройки и шитья собственной жизни и всей цивилизации заодно.
Что поэтому поводу думают греки? В общем-то, если взять “Илиаду” (троянский царевич Парис наставил рога ахейскому Менелаю, и похищение ахейской барышни спровоцировало многолетнюю войну), то из нее мы можем вычитать названия всех кораблей, на которых шли греки (2 страницы драйва), упряжь боевых коней в колесницах во всех подробностях, доспехи и награбленное с точным перечислением, но нигде мы так и не встретим описания, как выглядела собственно виновница торжества—Елена. А заодно и остальная дюжина центральных персонажей эпоса: в тексте Аякс отличается от Ахиллеса только тем, что у одного—крутой щит, а у второго—магическая броня плюс дорогие харизматичные доспехи.На греческих вазах и скульптуре мы отличаем героев только исходя из атрибутики и сюжета, который они иллюстрируют. С богами кстати та же беда: у египтян хоть у богов головы сплошь звериные, не перепутаешь, а тут поди разберись. Так, с луком—значит Артемида, в полном боевом доспехе—Афина, со змеями и максимально голышом—Афродита. Как-то так:) На фейс и фигуру что прекраснейшая, что мудрейшая, что лолиточка—один хрен. Персонажи-мужчины любой степени крутости также отличаются в основном доспехами, оружием и наличием/отсутствием бороды (почему—я писала тут). А если вдруг мы изображаем жанровую сценку, а не миф, то персонажи и вовсе получаются методом копипаста:)
Римские императоры стали более-менее отличаться на рожу где-то со времен Нерона (10 век до н.э.); а то, что и мы, и деятели Ренессанса привыкли считать античностью, было как минимум на пару-тройку сотен веков пораньше:) Каковы “на дизайн” греческие и тем более египетские деятели (4—2 тысячелетие до н.э.)—еще больший вопрос: любое изображение приводится к некому стандарту до такой степени, что современному гламуру и не снилось. И это при условии, что само по себе изображение реального человека и современника—в общем-то очень редкое явление в античном искусстве, мы как-то больше по предкам и богам специализируемся.И не то, чтобы античные ребята были не в курсе, что люди разные (императоры и боги—тем более), просто для них это было несущественно: значение имеет только магическая и статусная составляющая изображения. Одна и та же традиционная рожа, плюс предметы культа, ну и золота побольше, побольше. В этом смысле “проклятые паписты” гораздо ближе к “золотому веку”, чем все революционеры Возрождения, вместе взятые.
Гуманизм (человекоцентричность): про самореализацию, любовь и Олимпийские игры.
Тезис естественно вытекает из предыдущего: не человек для богов, а боги для человека; земная жизнь важна сама по себе, а не как увертюра к посмертию. Что из этого следует в контексте Ренессанса, в общем-то и так понятно. Греки, у которых в моде были человеческие жертвоприношения, очень бы удивились, узнав, что люди Ренессанса гуманизму у них научились:)Но даже если не брать жертвоприношения, с философской точки зрения основная задача античного человека—не жить и самореализовываться, а правильно умереть, тем самым умножив удачу и силу своего рода. Любая религия начинается с кладбища—почитания предков. Правильно умереть а) статусный мужчина может только своей смертью в окружении своих атрибутов (как пример—пирамиды; золото вообще магический металл в европейской культуре), б) маргинальный мужчина может умереть только в бою. И хоронить их будут совершенно по-разному. Смотри не перепутай, Кутузов: испортишь карму, и боги проклянут твой род. Культура возникает как способ сопроводить ритуалы умирания и похорон плюс исправить, если что-то где-то в процессе пошло не так.
Зачем, к примеру, Ахилл над могилой Патрокла проводит Олимпийские игры? История такая: Ахиллес, лучший греческий воин, дюже обижается на Агамемнона (верховного главнокомандующего греков) и посылает всю эту Троянскую войну к чертям собачьим. Боевой дух ахейского войска, разумеется, падает, как следствие—греков здорово теснят троянцы. Тогда Патрокл, друг и любовник Ахилла, надевает ахиллесовы доспехи, идет в бой и, разумеется, умирает. Ахилл сначала громко плачет по любимому, а потом устраивает Олимпийские игры. Смысл?А все просто. Патрокл умер, как и полагается воину—в бою, т.е. теоретически его смерть—плюс в карму всему греческому войску. Однако умер он “неправильно”, не сам лично, а как бы за Ахилла, и то, что должно было умножиться, в античном сознании поделится на ту же величину, т.е. здорово испортит удачу греков. Сам Патрокл, как неправильно умерший, тоже покоя не найдет и в сонм героев на том свете не вступит. Плюс “энергия смерти” Патрокла как бы бесхозная (потомков у него нет), а свободно гуляющий мощный энергетический заряд может натворить таких дел, что сожжение троянцами греческого лагеря детским лепетом покажется:)
Из-за этого Ахилл так и рыдает. Умри Патрокл как положено—в раю свиделись бы:) Задача Ахилла теперь—очистить карму Патрокла раз и “приютить” ее—два. Поэтому наш герой, вместо того, чтобы спасать летящий в тартарары греческий фронт, устраивает Олимпийские игры, а греческие мужи, бросая, казалось бы, первоочередную задачу—воевать, вовсю сосредотачиваются на спорте. Мы получаем ритуальную войну вместо реальной, как будто переписывая историю, и карма Патрокла, очищаясь, распределяется между победителями состязаний. Троянцы, что характерно, все понимают (у самих периодически те же проблемы), так что не только не пользуются моментом, но и заключают перемирие на время игр. Итог—сплошное беспросветное счастье, теперь можно воевать дальше, и о любимом Патрокле, из-за которого весь сыр-бор, Ахиллес больше и не вспомнит.
Так что Олимпийские игры—это не про мир, труд, май, как мы привыкли считать, а про правильную смерть. Поскреби любого грека—получишь его предка; любые значимые культурные явления античности—как раз про максимально правильную смерть и ее пышное празднование. Системообразующие античные мифы—также про умирание богов, см. краткое содержание предыдущих серий в моем жж:) Древние греки пришли бы в ужас (как пришли в ужас “проклятые паписты”), если бы услышали, что земная жизнь—это не подготовка к смерти, а ценность и вещь в себе.
Нет цензуре, или Гомер против “Декамерона”.
Джотто пишет фрески со шлюх, Да Винчи—Мону Лизу, которая вообще не пойми кто, Фибоначчи высчитывает “божественную пропорцию” в математике, наблюдая за размножением кроликов, которыми торгует. Искусство—не кесарева, не богова и папская, а личностная величина, и ценность художественного произведения определяется его уникальностью, неповторимостью и талантом художника. Сковывать художника/ученого рамками религии—убивать искусство. Титаны Возрождения говорят, что подглядели эту мысль у эллинов.
Ага, конечно,—отвечают люди античности, у которых в искусстве не было ни одного неповторенного сюжета. В смысле вообще. Любой литературный памятник, типа “Илиады”, получился от многократного устного повторения сказителями одного и того же мифа, с одним и тем же набором эпитетов и сюжетных ответвлений, в одних и тех же условиях (время года, социальная ситуация и т.п.) Спустя полтысячелетия записали, конечно, и пришлось придумать слепого Гомера. Но это в общем-то не помешает следующим античным сказителям рассказывать абсолютно то же самое, в тех же выражениях уже под своим авторством. Кто говорит “плагиат”—я говорю “традиция”:)То есть календарь и часы придумали для того, чтобы точно знать, когда повторить какой-то конкретный культурный ритуал. Мифологическое сознание свихнулось на цикличности. Любое античное изображение—иллюстрация к уже известному сюжету, причем в той манере и с теми атрибутами, как это было принято, начиная с царя гороха. То есть если мы тыщу лет кряду рисуем Артемиду с луком и животными, то и продолжим рисовать ее с луком и животными, иначе просто никто не поймет, что это Артемида. И если мы ее все время рисуем к примеру либо в процессе стрельбы, либо в процессе купания, то упаси боже (любой:) нам ее нарисовать как-то иначе, к примеру, восседающей на троне или спящей. И она расстроится, и никто не догадается, о чем речь, а угадывание—это суть диалога художника и зрителя. Так что фараоны—это специальные парни с полосатой тряпочкой на голове, боги на картинках существуют только в конкретной комбинации, позах и с конкретными спутниками. Набор сюжетов и художественных средств античности настолько узок, что “проклятой папской цензуре” и не снилось. Просто это другой тип цензуры, так что художники Возрождения, увидев голых баб на картинках, спроецировали на себя и пришли к выводу, что грекам было можно все:)
По сути любое произведение искусства античности—это либо религиозное сказание, либо икона—кадр из жизни богов и героев (т.е. грубо говоря античных святых). Функционально и социально “Библия для неграмотных”—росписи и скульптуры в средневековых храмах—ничем не отличаются от фресок в храмах древнеегипетских: и там, и там иллюстрируется повествование, всем уже давно известное и имеющее религиозное значение. Сюжет не должен быть захватывающим и детективным—он должен быть знакомым.Вот тут меня могут поправить: мол, на тех же греческих вазах порой можно найти в разной степени неприличные жанровые зарисовки не про богов, вот она, демократичность-то! В общем, заковырка как раз в формулировке. Тематика “демократичных” ваз жестко ограничена: секс, пьянки, рабы. “Нормальных” людей в “нормальной” ситуации на таких картинках не встретишь. Аналогично и в Средневековье на каждый труд Августина найдется по “Декамерону” Бокаччо. Смысл тут не в демократичности, а наоборот—в элитарности искусства: в обоих случаях жречество сквозь пальцы смотрит на “грубое” народное творчество и в целом на “карнавальную” эстетику, противопоставляя этому “настоящее” искусство: и пар выпускается, и на контрасте играть удобнее. Изгаляйтесь как угодно, пока помните о том, что это—”низкий штиль” и вульгарная латынь, и не претендуйте на системообразующую роль в искусстве. Это принципиально важный момент. Грубо говоря, художники Возрождения боролись не за право рисовать голую бабу (оно у них в целом и так было), а за право рисовать ее и объявлять, что это красиво, художественно и одухотворенно.
Про египтян, инопланетян и созвездие Девы.
Продолжать можно бесконечно, все остальное логично вытекает из трех основных пунктов. Желающие могут поразмяться самостоятельно. Я лучше сделаю пару оговорок “пра разумное-доброе-вечное”, касательно поста и вообще своей тематики в целом.Первое. Никогда не было мудрых египтян, возвышенных эллинов и развратных римлян. Все представители сверхдержав древности думали принципиально иначе, чем мы, потому и оценивать их нашими категориями так же смешно, как смешно мерить длину килограммами. С другими эпохами это тоже работает, хоть и в меньшей степени: мы не понимаем ровно половину из “Евгения Онегина” (хотя вроде бы все было недавно), включая и центральный сюжет, без дополнительных сносок и примечаний. Учителя, которые этих сносок не читали, вещают в школе всякую ерунду. Например, что Онегин на селе от скуки регулярно занимался убийством мух (а “мух давить” значило пить коньяк, без остановки, но очень маленькими рюмочками). В случае с античностью временной разбег—это не века, а тысячелетия, так что индекс ерунды зачастую существенно зашкаливает.
Второе. Я ни в коем случае не пытаюсь сказать, что античность—это “некрасиво”. Это очень красиво, просто я не люблю сладенькую квазиантичность, которую сейчас стремятся запихать везде и всюду от разговоров до интерьеров. Временами получается очень смешно. Особенно радует египет-стайл, представленный в основном статуями Анубиса в спальнях. Вообще-то волкомужик был жутким и хтоничным богом смерти, так что пирамиды—т.е. могилы—все ими уставлены, но для египтян это ни разу не было поводом такую страхолюдину в дом тащить, скорее наоборот. Но вот наши дизайнеры считают иначе и делают нью-египетское жилище по образу и подобию могилы, да еще и деньги за это получают:) Третье. В последнее время обострились всякие оккультные тенденции в обществе: литературы и образовательного “кина” на эту тему—под каждым забором скосишь стог. Мы живем среди призраков древнего мира, вернее, неграмотных передергиваний о древнем мире. Хрен с ним, что персы из “Трехсот спартанцев” похожи на гоблинов из “Властелина колец”—ради зрелищности можно все, но вот волшебные пирамиды и пояса по полтиннику за пучок, школы магии или рассуждения на тему “алхимия и ее роль в жизни” достали изрядно. Еще хуже, когда все это слепляется в единую концепцию, прямо как в песне, из того, что было. Подумаешь, у Дэна Брауна тамплиеры немножко перепутаны с розенкрейцерами, ну что для вечности пара-тройка веков. Главное—концепция. Созвездие Девы очень похоже на распятие и на чашу Грааля одновременно, если исключить пару-тройку звезд: тут главное верно запомнить, какие звезды исключать, иначе ничего не выйдет. И так далее. Мой любимый Умберто Эко даже придумал отличный термин для таких аффтаров—одержимцы.
Вся эта оккультная белиберда существует исключительно от неграмотности и передергиваний. Египтяне не знали колеса и построили огромные пирамиды в пустыне—действительно, удивительно. Полюбому без магии или инопланетян не обошлось. Так вот, господа одержимцы, поездите по барханам на своем седане—все поймете. У египтян не было колеса, потому что они ездили про пустыне на санях—так гораздо удобнее. За пределами Египта, у завоеванных народов, египтяне колесо на телегах видели, и не раз—просто им оно как-то в хозяйстве не пригодилось. Так что логистический вопрос решен, а строительный без проблем решается тысячами рабов, используемых в качестве расходного материала. Питер вон тоже строили по адидасовскому принципу “невозможное—возможно”, и ничего, как-то без инопланетян, своими крепостными обошлись.Четвертое. Я уже говорила, что Средневековье и Возрождение—штука длинная, так вот античность еще длинней. Можно и даже нужно говорить о неких системообразующих тенденциях, но аккуратно и с оговорками. Иначе опять же придется выкидывать звезды. Один и тот же миф может жить тысячелетие и обрастать новыми деталями и смыслами. Богиня с одним и тем же именем может выполнять в разной местности разную роль. Одна и та же тенденция будет слабеть ближе к нулю—Рождеству—и усиливаться по мере углубления в “отрицательную” историю—до н.э. Потому что мифология, как и история, тоже существует не в одном-единственном варианте:)
Комментариев нет:
Отправить комментарий